Мартовская депортация. Полный трудностей путь в Сибирь

Эстонский историк Айги Рахи-Тамм на основе архивных материалов и воспоминаний описывает испытания депортированных в 1949 г. граждан Эстонии на пути в Сибирь. Считающаяся преступлением против человечности мартовская депортация проводилась на основании постановления Совета министров СССР, согласно которому из Эстонии следовало депортировать 22 500 человек и из трех стран Балтии в общей сложности 87 000 человек. 25 марта в Эстонии поминают жертв этой депортации.

Оригинал статьи на эстонском языке был опубликован в изданном Эстонским институтом исторической памяти сборнике „Toimik „Priboi“. Artikleid ja dokumente 1949. aasta märtsiküüditamisest“ (ред. Меэлис Сауэаук, Меэлис Марипуу, 2020; рус. «Дело “Прибой”. Статьи и документы о мартовской депортации 1949 г.»). Книгу можно приобрести в магазине Издательства Тартуского университета или в книжных магазинах.

В последние дни марта 1949 г. из Эстонии отправилось в путь 19 спецэшелонов более чем с 20 000 людьми. Через Нарву двигались эшелоны под номерами 97301–97310, через Печоры 97311–97319.

Ехали в основном по ночам и избегая крупные города, в дневное время часто стояли на второстепенных запасных путях. Люди в вагонах пытались понять, куда ведет их дорога. В настенных досках сверлили дырки, чтобы посмотреть наружу и постараться хоть немного понять направление. Больше ясности стало после прохождения Уральских гор, когда догадались, что впереди ждут сибирские равнины и тайга.

Три-четыре недели в пути у депортированных превратились в отдельный этап жизни – в вагоне сложившуюся ситуацию пытались объяснить себе и товарищам по несчастью. Там же немного отошли от первого шока.

Зачитанное при задержании решение о высылке на всю жизнь не объясняло причин происходящего и не давало ответов на волнующие вопросы. Беспокойство и неопределенность разом вызывали отчаяние и гнев.

В вагонах, где было больше пожилых людей, больных и маленьких детей, общее настроение было особенно гнетущим. Чем ближе к Сибири, тем больше было случаев смерти именно среди детей и стариков. На станциях в Эстонии еще пытались передать последние сообщения о происходящем близким и знакомым. Многие выброшенные из вагонов письма охранники собрали, но заметное количество писем заметившие их люди все же доставили адресатам.

Когда эшелоны тронулись, во многих вагонах запели; при пересечении границы, как правило, звучал гимн Эстонии или другая дорогая сердцу мелодия, как например „Jää vabaks, Eesti meri“ («Останься свободным, эстонское море»), „Mu isamaa armas“ («Дорогая моя отчизна») и другие. Депортированные в 1940 г. поляки всю дорогу одухотворенно пели религиозные гимны, после чего пение в вагонах запретили.

Соблюдение этого распоряжения зависело прежде всего от настроения сопровождающих. Задержанных транспортировали в двух- или четырехосных вагонах для заключенных, по сторонам у которых были раздвижные двери, зарешеченные оконные люки располагались под высоким потолком.

Люди называли их вагонами для скота. В эшелонах были вперемежку 25- и 60-тонные вагоны. Внутренности вагонов вовсе не были одинаковыми. В большинстве своем, на стенах располагались двухъярусные нары, реже лежанки, в части вагонов с одной стороны были нары, а с другой лежанки. При этом, встречались и вагоны без нар, где приходилось ежиться на мешках и пожитках.

К эшелонам присоединяли несколько торговых вагонов с вещами депортируемых и топливом. Из-за холода требовалось топить вагоны. В середине вагона или в углу располагалась небольшая железная печь – буржуйка. Повезло тем, кому было, чем ее топить. Неоднократно встречались случаи, где депортированные сами должны были позаботиться о топливе. Постоянное ощущение холода сделало людей апатичными по отношению к окружающему, что дополнительно усугубили немытость и быстро распространяющиеся вши.

Удручающие ощущения также вызывало удовлетворение естественных потребностей. Как правило, в вагоне было ведро для воды и для испражнений (параша). Местами для пожилых, больных и детей прорубали отверстие в полу вагона. Стыдливое отправление нужды старались скрыть от чужих глаз при помощи одежды. В Эстонии людям не разрешалось покидать вагоны, первые остановки сделали вблизи Печор и Пскова.

Там людям предстояло новое испытание – как утолить физические потребности, если кругом чистое поле, вооруженные охранники, мужчины, женщины, свои и чужие вперемежку? По психическим причинам у многих возник запор, который мог привести к кровотечению. Опасаясь побегов, изначально из вагонов выпускали лишь на несколько десятков минут и нельзя было отходить дальше, чем на пять метров.

После Урала стали чаще разрешать выходить из вагонов. Люди вспоминают, что раз в сутки на какой-нибудь станции останавливались на более длительный срок, чтобы запастись горячим супом, который выдавали в буфетах и привокзальных ресторанах. Эшелоны снабжали едой по-разному, хотя согласно инструкции на пути всем высылаемым следовало давать два раза в день горячую еду и норму хлеба, а также два раза в сутки выдавать горячую воду.

Начальнику эшелона для этого было выделено по 10 рублей на человека в сутки. Категорически воспрещалось давать деньги вместо еды, хотя встречались случаи, где матерям грудных детей выдавали деньги на покупку молока и прочих продуктов.

Изначально можно было питаться тем, что взяли из дома, и этой едой делились с другими, особенно с теми, кого в вагоны поместили прямо с улицы, без каких-либо запасов. Выдававшийся в пути суп не только был невкусным, но также вызывал у большинства понос, так что было разумнее отказаться от него.

По возможности еду покупали у местных жителей, которые продавали на станциях молоко, овощи, яйца и другое съестное. По мере сокращения запасов пришлось смириться с тем, что выдавали в продуктовых пунктах. Для получения еды начальник эшелона должен был оповестить заведение общественного питания по телеграфу за сутки до прибытия на место. Важно было придерживаться оговоренного маршрута. Для получения пищи и горячей воды в каждом вагоне назначили старшего, которыми зачастую были матери маленьких детей, из расчета на то, что они не станут пытаться совершить побег без детей.

Важно было и владение русским языком. К обязанностям старшего относилось поддержание порядка и чистоты в вагоне, составление списка находящихся там людей и помощь начальнику эшелона при проведении переклички. Также старший должен был оповещать конвой об отставших на станциях и о недопониманиях между людьми.

В случае проблем, связанных с движением эшелона, снабжением топливом и едой или отправкой заболевших на лечение в больницу – начальник эшелона должен был обратиться к местным органам МВД и милиции, которые были обязаны оказать помощь. Заболевших в пути сперва следовало поместить в вагон-изолятор, а затем доставить на лечение в ближайшую больницу, откуда после выздоровления следовало отправить их в пункт назначения.

Хотя в состав команды эшелона входили врач и две медсестры, по воспоминаниям их редко видели во время движения, или не видели вовсе. Уход за больными был заботой семьи и близких, состояние людей как будто не интересовало конвоиров, лишь иногда приходили и спрашивали, есть ли больные.

В некоторых вагонах встречались больные опасными заболеваниями – туберкулезом, скарлатиной и др., изоляции которых люди стали активно требовать из боязни заразиться. Поскольку изоляция сопровождалась расставанием с семьей и товарищами, то болезни пытались скрывать. Сообщения по заболевшим, умершим и совершившим самоубийство разнятся.

Согласно отчету заместителя начальника 3-го особого отдела МВД Эстонской ССР капитана Коваленко от 30 мая 1949 г., в пути скончалось 45 человек, с поезда из-за болезни сняли 62 и по приказу органов безопасности шестерых человек.

Сложно подтвердить точность этих чисел. Трупы на основании акта следовало передать железнодорожной милиции. Неизвестно, как действовали с трупами и где их хоронили. В большинстве своем помнят, что умершего уносили в вагон с топливом или куда-то прятали в темноте. Многие вывезенные из дома в тяжелом состоянии скончались в ближайшие недели и месяцы. С невзгодами не справились и многие дети.

«В нашем вагоне самой несчастной была семья Рейала, сын Ээди видимо болел чахоткой, мать сломала ногу, заходя в вагон или выходя из него. Но он был настолько стойким человеком, что другие не знали о его невзгодах, пока нас не стали выгружать на конечной станции. Папа Рейал, кажется, страдал от проблем с почками и умер за день до прибытия на место. Его останки просто куда-то унесли на станции, и нам не сообщили, что с ними сделали дальше».

Основной заботой команды сопровождения была борьба с возможными побегами. За их предотвращение и срыв отвечал заместитель начальника эшелона по оперативной работе. В случае побега следовало организовать преследование. Для предотвращения инцидентов на пути собирались данные о «сомнительных» лицах, к которым чаще относили одиноких, не семейных людей. Для этого следовало завербовать информаторов, кого согласно инструкции в каждом вагоне должно было быть по меньшей мере двое. Настроения депортированных выяснились в ходе прогулок, получения еды, топлива и т.п.

Сомнительными считались лица, которые пытались выстроить контакт с конвоем, например, чтобы отправить письмо или получить алкогольные напитки. Склонных к побегу лиц следовало взять под усиленный контроль. Пойманных беглецов следовало привести назад в эшелон, чтобы продемонстрировать безрезультатность побегов. Несмотря на применявшиеся меры, по меньшей мере двенадцати депортированным из Эстонии удалось сбежать.

Например, Самуэль Соовяли сбежал со станции под Москвой, Иво-Хейки Манке где-то в Центральной России. По возвращении в Эстонию оба молодых человека присоединились к организации Синий легион тартуской молодежи и атаковали (ранили) участвовавшего в депортации главу исполнительного комитета.

В середине июня их задержали и по решению Особого совещания на основании статьи 58-1а уголовного кодекса РСФСР назначили 25 лет лишения свободы в трудовом лагере. После освобождения Соовяли отправили на поселение в Кормиловский район Омской области. Иво-Хейки Манке, тоже получивший 25 лет лагерей, был освобожден в 1960 г.

Нарушителям порядка начальник эшелона мог сделать замечание или выговор или составить акт о том, что лицо будет привлечено к ответственности по прибытии в пункт назначения. Организаторов более крупных беспорядков надлежало незамедлительно снять с эшелона и передать местной милиции. По инструкции конвоиры в своем отношении к высылаемым должны были быть требовательными, но не злонамеренными. В воспоминаниях конвоиров описывают по-разному – наряду с теми, кто вел себя очень пошло, встречались и более дружелюбные и сострадательные солдаты.

25 марта в Эстонии поминают жертв этой депортации.

Оригинал статьи на эстонском языке был опубликован в изданном Эстонским институтом исторической памяти сборнике „Toimik „Priboi“. Artikleid ja dokumente 1949. aasta märtsiküüditamisest“ (ред. Меэлис Сауэаук, Меэлис Марипуу, 2020; рус. «Дело “Прибой”. Статьи и документы о мартовской депортации 1949 г.»). Книгу можно приобрести в магазине Издательства Тартуского университета или в книжных магазинах.

Использованные материалы:

1998. aastal saatis Eesti Rahva Muuseum (ERM) oma korrespondentidele kaks küüditamisi puudutavat küsimustikku (nr 200 ja 201), vastused neile on koondatud ERM-i arhiivi (ERM KV 867-883). Siinses peatükis on kasutatud korrespondentide vastuseid nimetatud küsimustikele. ERM KV, Loreida Sims.

Jakob Reial suri 27. aprillil 1949, vt Küüditamine Eestist Venemaale. Märtsiküüditamine 1949, 2. osa, koost. Leo Õispuu (Tallinn: Eesti Represseeritute Registri Büroo, 1999), 507.

RA ERAF.17/1.1.139, 46. Dokument on tervikuna publitseeritud: Akadeemia, nr 5 (1999), 1058.

MGB informatsiooniline teadaanne, 11.–20.06.1949, RA ERAF.131.1.159, 182–191; Saatusekaaslased: Eesti noored vabadusvõitluses 1944–1954, koost. Udo Josia (Tartu, Tallinn: Endiste Õpilasvabadusvõitlejate Liit, 2004), 58.

Eesti kommunismiohvrid 1940–1991. Elektrooniline memoriaal, www.memoriaal.ee (30.03.2019).