Исполнения казни и захоронения тел расстрелянных в СССР

Российский историк Ирина Флиге описывает на основе немногочисленных доступных материалов, как в 1920-1930 гг. в СССР производилась казнь и захоронение тел казненных. Данная тема до сих пор остается малоизученной. Этот обзор дает общее представление об исполнительной механике террора. 

Полных данных по документированию процедуры казней за весь советский период нет: историками и архивистами найдены отдельные документы, свидетельствующие о порядке приведения приговоров в исполнение и захоронении тел расстрелянных, информировании о самом факте казни, которые позволяют с той или иной вероятностью реконструировать процедуру проведения экзекуций и сопутствующий им документооборот.

Первым из известных нам нормативных актов, определяющим процедуру захоронения казненных, является специальное распоряжение Верховного трибунала ВЦИК 1922 года:

«Тело расстрелянного никому выдаче не подлежит, предается [земле] без всяких формальностей и ритуала, в полном одеянии, в коим был расстрелян, на месте приведения приговора или в каком-либо другом пустынном месте, и таким образом, чтобы не было следа могилы…»[1].

В начале 1924 года областным прокурорам, председателям трибуналов и губсудов было разослано распоряжение Наркомюста СССР «о порядке расстрелов», в котором предписывалось не допускать публичности исполнения; выдачи тела казнённого, о недопустимости мучительных для осуждённого способов исполнения приговора, а равно и снятия с тела одежды, обуви и т. п.»[2].

Содержащиеся в распоряжениях 1922 и 1924 годов нормы соблюдались вплоть до 1937. Вероятно, существовали и обновленные регламентирующие документы центральных ведомств, и дополнительные инструкции, но они мне не известны. В качестве иллюстрации применения этих норм приведу несколько актов о приведении приговоров в исполнение в разных регионах:

«…Мы, нижеподписавшиеся <…> привели в исполнение постановление тройки при ПП ОГПУ по Севкраю от 7.02.31 г. в отношении [далее список из 9 человек]:

<…> Каковые расстреляны в лесу за слободой Кируль в 23 часа 2.03.31 года. Трупы похоронены на месте…»[3]

«…По прибытии в домзак, в присутствии н-ка домзака объявили осужденному СЕЛИВЕРСТОВУ <…> ходатайство о применении ему частной амнистии <…>отклонено и приговор в отношении его <…> подлежит приведению в исполнение, после чего осужденный Селиверстов был доставлен за черту города и в «21» час после произведенных 2-х выстрелов из револьвера системы «наган» в голову осужденного Селиверстова – последний не подал признаков жизни и труп его был предан земле, в чем и составлен настоящий акт»[4]

 

На актах о приведении приговора в исполнение встречаются подписи должностных лиц, присутствовавших при экзекуции: начальника тюрьмы, представителя судебного или внесудебного органа, вынесшего приговор, прокурора (довольно редко), врача (крайне редко).

Например:

<…> комиссия в составе секретаря Коми областного отдела ОГПУ т. Добринского В. Г., начальника 3-го отделения того же отдела т. Проскурякова М. М. и прокурора области Коми т. Иванова в присутствии врача обл. больницы т. Ветошкина, сего числа, в 23 часа в исполнение постановлений тройки при ППОГПУ по Севкраю <…>

произвела в местечке около Човской трудисправколонии расстрел <…>

Трупы зарыты на месте расстрела, в чем и составлен настоящий акт в двух экземплярах <…>[5].

«…Мы, нижеподписавшиеся: <…> привели приговор в исполнение <…> 

Смерть констатировал прокурор, труп предан земле. <…>[6]

«…Я, комендант ПП ОГПУ по КРЫМУ БЕЛОУСОВ П.И. в присутствии дежурного Коменданта ЕГОРОВА и сотрудника тов. МЕДВЕДЕВА, на основании постановления заседания Коллегии ОГПУ от 13 января 1930 <…>

Приговор приведен в исполнение в 24 час. И смерть констатирована ниже подписавшимися лицами[7]

Захоронения производились силами расстрельной команды, или же, - после расстрела в здании НКВД, - тела передавали директору кладбища с указанием провести захоронение. В таких случаях оформлялась «служебная записка» о передаче тел.

В Москве:

<…> Прошу принять для немедленного погребения, доставленные при этом /2/ два трупа <…>[8]

<…> Предлагаю принять для кремации вне очереди шесть трупов <…>

[Сверху на тексте рукописная резолюция: «Приняты и кремированы шесть трупов. /подпись/ 25/XII 36»][9]

В Ленинграде: начиная с 1923, тела передавались для захоронения в морг Обуховской больницы (в настоящее время – клиническое отделение Военно-медицинской академии им. С.М.Кирова)[10].

В Харькове: с 9 августа 1937 по 11 марта 1938 на предписаний коменданта УНКВД по Харьковской области заведующему еврейским кладбищем на нем было захоронено 6865 человек[11].

Механизмы и практики проведения массовых операций Большого террора хорошо изучены, однако в отношении документооборота, касающегося непосредственно исполнения приговоров и захоронения казненных, данных в нашем распоряжении немного.

В оперативном приказе №00447 порядок приведения приговоров в исполнение прописан в самом общем виде:

<…>

1. Приговора приводятся в исполнение лицами по указаниям председателей троек, т.е. наркомов республиканских НКВД, начальников управлений или областных отделов НКВД.

<…>

2. Приговора по первой категории приводятся в исполнение в местах и порядком по указанию наркомов внутренних дел, начальников управления и областных отделов НКВД с обязательным полным сохранением в тайне времени и места приведения приговора в исполнение.

Документы об исполнении приговора приобщаются в отдельном конверте к следственному делу каждого осужденного <…>[12]

Следуя п.2 приказа, в региональных управлениях НКВД процедура была конкретизирована в соответствии с местными условиями и собственным пониманием операции:

Так, 4 августа 1937 года начальник УНКВД по Куйбышевской области И.П.Попашенко отправляет начальнику Ульяновского горотдела НКВД следующие указания:

«<…>

1) Немедленно приспособить соответствующее помещение в здании НКВД (желательно подвальное) пригодное под спецкамеру для выполнения приговоров о расстреле.

2) Вызов из тюрьмы осужденных к высшей мере наказания производить днем, на основе письменного требования за подписью начальника органа НКВД, с указанием – «для направления спецконвоем в Управление НКВД».

3) Исполнение приговора – расстрел производится ночью.

Перед выполнением приговора, на основе тщательного опроса по анкете арестованного и решения Тройки, – точно установить личность осужденного.

4) После выполнения приговора, трупы должны быть вывезены к заранее приготовленной яме, тщательно зарыты и ямы замаскированы.

5) Акты об исполнении приговоров о высшей мере наказания составляются по прилагаемой форме и подписываются отдельно на каждого расстрелянного в 1-м экземпляре – после исполнения приговора и отдельным пакетом высылаются в УНКВД на имя нач. 8 отделения УНКВД.

6) Под Вашу личную ответственность должна быть обеспечена полная конспирация места, времени, а также техника исполнения приговоров по высшей мере наказания.

7) Немедленно по получении настоящей директивы, представьте персональный список работников УГБ, которые Вами допускаются к выполнению приговоров о высшей мере наказания.

Красноармейцев и рядовой милицейский состав не допускать.

От всех лиц, привлекаемых к работе, связанной с перевозкой трупов, приготовлением и засыпкой ям, – должны быть отобраны подписки о неразглашении.

<…> [13]

 

Начальник УНКВД по Запсибкраю С.Н.Миронов (Король) в ходе подготовки операции, еще до издания приказа №00447, так инструктирует начальников оперсекторов:

«Найти место, где будут приводиться приговора в исполнение, и место, где закапывать трупы. Если это будет в лесу, нужно, чтобы заранее был срезан дерн и потом этим дерном покрыть это место, с тем, чтобы всячески конспирировать место, где приведён приговор в исполнение - потому что все эти места могут стать для контриков, для церковников местом [проявления] религиозного фанатизма. Аппарат никоим образом не должен знать ни место приведения приговоров, ни количество, над которым приведены приговора в исполнение, ничего не должен знать абсолютно - потому что наш собственный аппарат может стать распространителем этих сведений...»[14].

Итак, на всем протяжении времени процедуры казни и захоронения являлись строжайшей тайной, даже когда сам приговор к расстрелу был публичен. Существовали нормы, регламентирующие проведение расстрела и захоронения казненных. К ним относились, в частности, проведение экзекуций в ночное время и тайное захоронение тел.

Место расстрелов выбиралось в зависимости от местных условий: либо в специально оборудованном помещении тюрьмы, с последующим вывозом трупов для захоронения на кладбище либо в некоем удаленном месте с захоронением на месте казни (в лесу, полигоне, на территории дачи НКВД и пр.). Со всех исполнителей, включая сотрудников НКВД, шоферов и сторожей, брались подписки о неразглашении.

Попробую реконструировать документооборот, сопровождавший казни.

Предписания (приказания), как правило, исходили от органа, вынесшего приговор, были подписаны кем-либо из высших руководителей этого органа и адресованы лицам, ответственным за приведение приговора в исполнение. Такими ответственными были начальники оперсекторов, коменданты либо начальники учетно-статистических отделов (отделений) ОГПУ-НКВД. Предписания печатались на служебных бланках или на чистых листах бумаги.

Форма предписания была более-менее стандартной: вначале указывалось, какой орган и какого числа вынес приговор, затем следовал приказ о расстреле, после этого шел перечень приговоренных — фамилия, имя, отчество, иногда возраст или год и место рождения, изредка по каким статьям осужден приговоренный к расстрелу.

Предписания о расстрелах по массовым операциям на большую группу приговоренных могли не соответствовать стандартной форме: само предписание в ряде случаев содержало только численность приговоренных и указание, где они содержатся, но к нему прикладывались копии протоколов о вынесении приговора.

Акты («рапорты») об исполнении предписания, машинописные или выполненные от руки. Также встречаются в виде записей на обороте (а если запись была достаточно короткой, то и на лицевой стороне) предписания. Полная форма акта, помимо стандартного указания на то, что приговор приведен в исполнение, содержит список  расстрелянных по данному предписанию, более краткая — лишь число расстрелянных.

 

Встречаются и лаконичные записи: «исполнено». Обязательно обозначена точная дата, часто время казни, иногда констатация смерти. Конкретное место приведения приговора в исполнение, как правило, не указывалось[15]. Подписывали акт лица, осуществлявшие расстрел (в первую очередь те, кому было адресовано предписание), а кроме них — присутствовавшие (далеко не всегда) при расстрелах начальники тюрем НКВД, представители органов прокуратуры, учетно-статистических отделов (отделений) ОГПУ-НКВД, крайне редко (и только когда исполнялись приговоры по их делам) — представители судов или трибуналов.

В подавляющем большинстве случаев врачи на казнях не присутствовали, функцию констатации смерти выполняли представители прокуратуры, а в их отсутствие - сами члены расстрельной команды. Эти акты вместе с предписаниями передавались Начальнику 1-го Спецотдела УНКВД по области или краю, а также поступали в Особый Архив 1-го спецотдела НКВД СССР[16].

Акты об исполнении приговора в отношении конкретного человека, подшитые к архивно-следственному делу расстрелянного. В просмотренных архивно-следственных делах 1920-х – начала 1930-х такие акты ни мной, ни моими коллегами не обнаружены, но я не берусь утверждать, что таких документов в этот период не существовало. В 1937 – 1938 оформлялись по единому образцу (региональные расхождения незначительные) в одном экземпляре, как правило, типографские бланки, встречаются на пишущей машинке, а также рукописные.

Содержат следующую информацию: приговор (орган, дата), ФИО осужденного, дата приведения приговора в исполнение; иногда дополнительно в рукописных и машинописных вариантах: указывается на основании какого предписания (дата, должность и фамилия), редко – время казни. Документ подписывался начальником расстрельной команды (комендантом или его замом Управления НКВД) и заверен печатью.

К архивно-следственному делу подшивался, как правило, в конверте. Иногда вместо «акта» встречаются схожие по содержанию документы: «Выписка из акта» (не датирована и печатью не заверена; но часто содержит время казни) или «Справка» о приведении приговора в исполнение (датирована, начиная с конца 1950-х, вероятно заполнялась в процессе реабилитации). Оба документа могут содержать указание на место хранения акта об приведении в исполнение предписания.

Документы о захоронении в качестве самостоятельных документов встречаются только в том случае, если захоронение производилось не самой расстрельной командой и на территории гражданских кладбищ. К таким документам относятся: а) требование от коменданта или дежурного того органа, который приводил приговор в исполнение, к директору кладбища или крематория принять «для немедленного захоронения» (или кремации) точно указанное число тел; б) расписка об исполнении этого требования.

Оба документа, как правило, датированы и хранятся вместе с соответствующими предписаниями и актами об их исполнении[17].

Данное описание относится не ко всей эпохе советского террора. Процедуры казней и захоронений периода «красного террора» были, куда более вариативными и гораздо менее документированными, чем в течение более позднего периода. Это же относится к бессудным казням и захоронениям 1920-х и начала 1930-х, производившимся ЧОНовцами, отрядами ГПУ-ОГПУ, особыми отделами в подразделениях Красной армии при подавлении крестьянских и национальных восстаний. Наконец, мне почти ничего неизвестно о процедурах и документировании исполнения приговоров к ВМН после 1953.

Ирина Флиге (род. 1960) занимается изучением советских репрессий с конца 1980-х годов. Она работает с 2002 года руководителем петербургской организации историко-просветительского и правозащитного общества "Мемориал" в России. Она внесла большой вклад в обнаружение и изучение мест массового захоронения жертв коммунистического режима. Вместе с коллегами Флиге обнаружила, например, захоронения времен Большого террора в Сандормохе. 

Источники: