Красный террор во время Эстонской Освободительной войны. Интервью.

Портал communistcrimes.org запустил серию дискуссий «Красный уголок» (эст. „Punanurk“), в рамках которой член правления Эстонского института исторической памяти Сергей Метлев расспрашивает историков, исследователей и лидеров общественного мнения о наследии коммунистических режимов. Вторая беседа цикла посвящена менее известной стороне проходившей между Эстонией и Советской Россией в 1918-1920 годах Освободительной войны. Историк и журналист Таави Минник делится знаниями о совершенном на территории оккупированной Эстонии красном терроре, который унес жизни более чем 700 человек.

 

Сергей Метлев: мы находимся в Эстонском военном музее, который расположен в помещениях мызы Виймси, принадлежавшей верховному главнокомандующему Эстонских вооруженных сил генералу Йохану Лайдонеру. Генерал Лайдонер был репрессирован советской властью в 1940 году. Пожалуй, это подходящее место, чтобы поговорить об Освободительной войне, а точнее, о преступлениях красного террора, совершенных на территории Эстонии во время Освободительной войны.

Я пригласил поделиться своими знаниями на эту тему журналиста и историка Таави Минника, который среди прочего защитил магистерскую работу на тему террора и репрессий в Освободительной войне (эст. „Terror ja repressioonid Eesti Vabadussõjas“). Здравствуйте!

Таави Минник: Здравствуйте.

Советская Россия напала на Эстонскую Республику 28 ноября 1918 года. На следующий день в городе Нарве провозгласили Эстляндскую трудовую коммуну. Вероятно, ее можно считать похожим на государство образованием на территории Эстонии. Что из себя представляла эта коммуна и кто ею управлял?

В ней видели – и большевики несомненно хотели, чтобы видели – государственное формирование. Если мы посмотрим на историю этого формирования, то мы должны отправиться в середину того же месяца, когда командование 7-я армии Красной армии выпустило соответствующее распоряжение. Как известно, они уже вели подготовку к вторжению на территорию Эстонии, шло объединение сил. Их распоряжение также включало формирование гражданской администрации в тылу Красной армии. На самом деле, это была очень распространенная практика.

Если мы, к примеру, возьмем Польско-советскую войну, то в начале этого конфликта был создан Польревком, который также должен был стать революционным правительством, представителем Советской Польши, которым руководил Феликс Эдмундович Дзержинский, который вошел в историю как создатель ЧК (сокр. от чрезвычайная комиссия, то есть советская тайная полиция – прим. ред.). Как и у других подобных созданных большевиками марионеточных формирований, у этих марионеточных правительств не было других функций, помимо подавления сопротивления и террора в отношении местного населения.

 

Конечно, на эту тему много написано. В том числе написано, что правительство Ленина сразу же предоставило Эстляндской трудовой коммуне кредит в 10 миллионов рублей и признало ее. Но, во-первых, как может быть действительным признание такого государственного образования, если больше никто в мире его не признает? Во-вторых, 10 миллионов рублей на самом деле стоили столько же, сколько бумага, на которой они были напечатаны.

К концу 1918 года наша крупная и средняя промышленность уже более полутора лет простаивала. Наше сельское хозяйство производило для собственных нужд. Так что национализировать было нечего. В целом я бы назвал красный террор спецоперацией, проводимой в тылу Красной армии. В принципе, это была единственная функция, которую в то время выполняла Эстляндская трудовая коммуна.

Например, если провести параллели с сегодняшней ситуацией, то можно сказать, что очень похожая ситуация наблюдается с теми формированиями, которые существуют сегодня на востоке Украины, которые не смогли бы выдержать даже пару недель без поддержки России. Точно так же было и с Эстляндской трудовой коммуной, которая никогда не смогла бы существовать без российской армии.

Эстляндская трудовая коммуна значительно отличается от Временного правительства Эстонии. Если мы посмотрим на историю Освободительной войны Эстонии, то в принципе эстонцы освободили свою землю к весне 1919 года и выстояли в худшие моменты Освободительной войны до прибытия иностранной помощи.

На самом деле, как мы знаем, за прибывшую позже иностранную помощь нужно было платить, и в этом смысле это не была помощь, но, несомненно, это была чрезвычайно важная в этой ситуации помощь продовольствием и оружием. Молодое Эстонское государство пережило самые трудные и критические моменты даже без иностранной помощи, чего никогда не смогла бы сделать Эстляндская трудовая коммуна.

Эстляндская трудовая коммуна сформировала такой орган, как Комиссия по борьбе с контрреволюцией, которая по сути была клоном ЧК и имела региональные отделения. В Нарвском отделении составлен такой документ, как «Список арестованных белогвардейцев, спекулянтов, грабителей и других лиц». Не могли бы вы немного расшифровать это название? Кого из гражданских лиц и по каким политическим причинам большевики убивали во время Освободительной войны?

Должен признать, что я никогда не видел собственными глазами заранее подготовленного расстрельного списка, хотя я встречал сообщения в эстонской прессе в декабре 1918 года, например, что в Йыхви был арестован большевик Антс Лаук, который позже сменил имя на Рихард Маяк.

Он также известен в более позднее время как партийный историк и заведующий партийным архивом. Один такой список, якобы, был получен от него. Еще раз подчеркну – я никогда не видел этот список своими глазами. Лично я подозреваю, что эти списки могли быть не готовы физически, хотя не может быть никаких сомнений в том, что большевики и их правительство намеревались физически уничтожить своих противников.

Террор – это такая вещь, которой пользуются только слабые. Если бы у большевиков были другие средства убеждения населения, они, несомненно, использовали бы их, но в то время у них не было ничего, кроме жестокого насилия. Они этим и занимались, и у них были правильные кадры в виде люмпен-пролетариата и маргинализированных слоев населения, которые, конечно, с радостью воспользовались ситуацией, чтобы грабить, убивать и отомстить за прошлые «оскорбления».

Но если вернуться к категориям – кого преследовали и репрессировали – то нужно начать с цифр. Минимальное количество убитых в Эстонии в результате красного террора в 1918–1919 годах – 700 человек. Это можно подтвердить на основании архивных материалов. Если мы, например, отдельно посмотрим церковные книги, поищем в прессе того времени, даже в воспоминаниях, то придем к тому, что в Эстонии, несомненно, от рук красных погибло более 700 гражданских лиц.

По меньшей мере, на основании списков известно, что эстонские красные арестовали в 1918/1919 году 2500 человек. Что касается категорий, то местные красные использовали ту же методику, что и их старшие братья в Петрограде и Москве осенью 1918 года, когда был развязан так называемый Большой террор. Многих из них направили сюда уже 29 ноября из ЧК Москвы и Петрограда. У них был опыт, они видели это, они не боялись убивать людей, они были абсолютно безжалостны. Эти поступки у них не влекли за собой никакой вины, и они были самыми подходящими людьми для выполнения этих задач, чтобы выразить себя таким образом.

Теперь я наконец подошел к этим категориям. Большевики заменили обычное судопроизводство и систематизированное правосудие. Они заменили его расплывчатыми, обтекаемыми категориями: контрреволюционер, белогвардеец, черный воин, спекулянт и так далее. Теоретически под эти категории мог попасть кто угодно.

Конечно, еще до того, как они вошли на территорию Эстонии, они издали серию указов по примеру Советской России. Они объявили вне закона и помещиков, и сторонников Временного правительства Эстонии. Были закрыты всевозможные политические организации и газеты. Люди, которые были с ними связаны, конечно, должны были почувствовать угрозу. Как я уже сказал, эти категории были очень расплывчатыми и универсальными. Их намеренно оставили очень «растянутыми», чтобы уничтожить и устранить кого-либо, если это потребуется в данный момент большевикам.

Например, Феликс Эдмундович Дзержинский тоже сказал в конце 1918 года: что вы рассказываете мне о каком-то расследовании, следствии, суде, но простите, вы совершенно не правы, ЧК создана не для расследования, а для уничтожения врагов партии.

Если рассматривать отдельные группы жертв, то, например, жертвами Эстляндской трудовой коммуны были как православные, так и лютеранские священнослужители, а также местные помещики, которых им удалось поймать. В декабре 1918 г. и январе-феврале 1919 г. ЧК немедленно расстреляла практически всех эстонских солдат, попавших в плен к красным.

Большевистское правительство вело в Эстонии очень жестокую борьбу против продажи нелегального спиртного и контрабандистов. Это была совершенно отдельная категория. Как известно, в то же время в Эстонской Республике действовал сухой закон, но, конечно, такие крайние меры не применялись. Если кого-то в Эстонской Республике ловили на продаже и употреблении запрещенного алкоголя, обычно назначали штраф. В то же время в районах так называемой Эстляндской трудовой коммуны исключительно комиссары решали, кто останется в живых, а кто нет. Основную часть жертв по-прежнему составляли простые люди, не очень богатые или образованные – самый обычный народ Эстонии. 

Вы упомянули, что не видели расстрельных списков как таковых. Так каковы же самые важные архивные источники для историка, которые позволили составить список жертв красного террора во время Освободительной войны?

У нас есть фонд Эстляндской трудовой коммуны в Национальном архиве, в котором находится все, что уцелело от работы комиссий по борьбе с большевистской контрреволюцией. Среди прочего, там есть неполные списки арестованных и расстрелянных. На основе этих списков мы получим всего около 500 имен, но, как я уже сказал, это далеко не полный список.

Кроме того, на освобожденных территориях власти Эстонской Республики в сотрудничестве с тремя различными министерствами и прокуратурой начали расследование преступлений большевиков. В районе Палермо в городе Раквере или в Нарве на Кренгольме, например, у выгребных ям, открылась шокирующая картина. Она не только шокировала эстонскую общественность, но и новости и фотографии об этом через эстонских дипломатов попали в тогдашние немецкие, итальянские, французские и английские газеты. Даже для западного читателя жестокость и садизм, которые они увидели, были абсолютно шокирующими.

 

Как стало известно о наиболее крупных местах казни? Провела ли Эстонская Республика тщательное уголовное расследование и удалось ли установить виновных?

Зимой и весной 1918-1919 года при различных воинских частях Эстонской Республики были созданы чрезвычайные военные трибуналы, под которые были отданы и некоторые местные большевики, обвинявшиеся в участии в действующих на территории Эстляндской трудовой коммуны карательных отрядах, доносах на кого-либо, помощи в репрессиях или преследовании кого-либо. Несомненно, такие случаи были, но, к сожалению, все главные виновники сбежали в Советскую Россию.

Если смотреть на различные положения Тартуского мира, то обе стороны с подписанием Тартуского мира отказались от своих требований. В Тартуском мире есть пункт, согласно которому уголовное преследование тех, кто воевал на другой стороне, отменяется, чего Советская Россия, а затем Советский Союз фактически не соблюдала.

Как известно, его использовали эстонские офицеры, попавшие в 1940-1950 годах в лапы НКВД (а позже и его преемников, таких как НГБ) и пытались применять это положение в качестве защиты. «Принесите мне текст Тартуского мира», – сказал, например, Йохан Лайдонер, когда его обвиняли в контрреволюционной деятельности в 1918–1920 годах. Тартуский мир должен был защитить обе стороны.

Очень многие продолжали свою деятельность в ЧК, а также в органах внешней разведки Советской России. В принципе, они стали будущими сотрудниками ЧК, которые были временно откомандированы в Эстонию и продолжили работать на другом берегу реки Нарвы, занимаясь той же деятельностью, что и в Эстонии. К сожалению, ни один из них не предстал перед судом Эстонской Республики.

Я изучал их биографии в бывшем советском партийном архиве, расположенном в Москве и сокращенно именуемым РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории). Там можно ознакомиться с биографиями людей, написанных ими самими. В 1920-е годы в Советском Союзе существовало Общество старых большевиков. Принадлежность к нему давала преимущества, а также была вопросом престижа. Основываясь на этих биографиях и их дальнейшей судьбе, можно сказать, что никто из них не стал счастливым.

С 1936 года они попали между шестеренками той же машины, которую когда-то они же и запустили. Практически никто из них не выжил в Советской России. Некоторые из них успели умереть естественной смертью до 1936-1938 гг., когда повсюду стали видеть шпионов, вредителей и иностранных врагов. Многие из них были в чужой стране, не говорили должным образом на местном языке и не интегрировались в общество – они стали алкоголиками. В целом можно сказать, что никто из них не стал счастливым.

Сталин, очевидно, видел в них членов старой ленинской гвардии и пытался вычистить их из системы и заменить на своих новых людей. Поскольку в какой-то момент они, вероятно, понимали, что сегодня-завтра им настанет конец от рук прекрасного Советского государства, то встречались ли вам в мемуарах или других фрагментах переоценка своих действий? Или этого там не найти?

Я, как историк, ничего подобного не встречал. На самом деле, это очень редкий случай, когда у человека хватает смелости признать, что он допустил ошибку или сделал что-то не так. Если мы посмотрим на преступников времен Второй мировой войны, то и среди них редко кто-то сожалеет. В большинстве случаев ищут оправдания своих действий, ищут виновных среди других. Так же и здесь.

Напротив, насколько я общался с людьми, которые в более позднее время работали в структурах КГБ, для них это все же дело чести. Если я слушал воспоминания о старых чекистах, которые действовали в Советской России в 1930-х годах и приехали в Эстонию после 1940 года, или воспоминания их коллег, то для них было делом чести застрелить кулаков и буржуев. Эти кадры работали в Эстонской ССР до 1960-1970 годов. Тех, кто не спился, отправили на пенсию. Я никогда не встречал у этих людей какого-либо раскаяния.

Было ли у них очень большое пространство для инициативы и они не слишком сильно зависели от центральных властей Советской России, или же им поступали обязательные к исполнению прямые приказы?

Во-первых, я думаю, что если мы посмотрим на советскую систему 1918-1919 годов, то она не была способна все контролировать и быть повсюду. На местах неизбежно было много свободы. Это относится и к деятельности большевиков в Эстонии, особенно к тем, кого они здесь казнили и держали в заключении. Никаких указаний из Москвы или Петрограда не поступало.

Те же люди, которые были вынуждены бежать отсюда в январе-феврале 1918 года, вернулись с желанием всем отомстить. Это они и пытались здесь сделать. Только то, что территорию Эстонии удалось освободить так быстро, спасло сотни людей.

Когда осенью 1918 года наступление Северо-Западной армии на Петроград во второй раз провалилось и Советская Армия, т.е. Красная Армия снова оказались на границе Эстонии, Ленин писал, что необходимо вторгнуться на территорию Эстонии, повесить здесь помещиков и богатых крестьян. Вся система, созданная после октябрьского переворота, была брутальной и жестокой. Присутствовавшие при ней люди автоматически переносили применявшиеся в Москве и Петрограде практики и в города Эстонии – в Нарву, Тарту, Выру и Раквере.

Трудовая коммуна немедленно начала национализировать имущество на оккупированных территориях, запрещать все собрания и, конечно же, религиозную жизнь. Это не всегда приводило к прямому физическому насилию. Однако применялись жестокие административные методы, которые, согласно законам Эстонской Республики того времени, считались недопустимым нарушением свобод человека.

Не могли бы вы еще немного проанализировать эти эпизоды? В частности, представляет интерес та часть эстонского общества, которая в то время находилась под оккупацией. Какие настроения были в обществе и каким было их отношение? Изучено ли это вообще? Сталкивались ли вы с такими воспоминаниями?

Эта тема мало изучена, потому что, как известно, Эстонское государство маленькое и у нас мало ресурсов. Возможно, большая часть общества не согласится с этим, но у нас также мало историков, которые могли бы заниматься такими вопросами. Есть еще много материала для исследований. Например, со времен при большевиках в Тарту сохранились такие воспоминания, согласно которым в первые недели жизнь продолжалась по-старому.

Затем, в январе 1919 года, произошел перелом. Людей стали массово арестовывать. Начали распространяться всевозможные истории. Несомненно, нельзя было скрывать, что людей расстреливают на льду реки Эмайыги и топят в проруби. Такие вещи, конечно, не остались незамеченными.

Что касается поддержки большевиков, то она несомненно была на эстонских территориях осенью 1917 года, когда проходили выборы в российское Учредительное собрание, где большевики набрали около 40% всех голосов. С тех пор поддержка неуклонно снижалась. В январе 1918 года были объявлены выборы в Учредительное собрание Эстонии, которые были прерваны теми же большевиками, когда они увидели, что не могут получить там большинство.

Там их поддержка была уже около 35%. Можно предположить, что поддержка резко упала и к концу 1918 года, и определенно еще больше упала во время Освободительной войны. Основным слоем, поддерживавшим власть большевиков, были заводские рабочие, которые в то время простаивали. В течение 1917 года вся промышленность остановилась. Безусловно, эти обстоятельства были тяжелыми.

Такие группы населения было легче агитировать. Если мы посмотрим на их поддержку различных коммунистических теневых организаций после Освободительной войны, то они выиграли, например, первые местные выборы в Таллинне. У них также была заметная поддержка в Тарту.

Поддержка коммунистов и большевиков существовала на протяжении 1920-х годов. Моя гипотеза состоит в том, что, когда пришло движение вапсов (ветеранов Освободительной войны – прим. пер.), так называемый городской люмпен стал поддерживать новое движение, которое не так уж сильно отличалось от большевиков. Было много дискуссий о том, чего хотели вапсы: может быть, это был так называемый национал-коммунизм? Даже если бы их лидеры имели благие намерения, им рано или поздно пришлось бы скорректировать свою политику под давлением электората.

Что касается антирелигиозной политики, то, как я уже сказал, соответствующие декреты были изданы по образцу Советской России. Все религиозные организации и религиозные учения на территории Эстонии были запрещены. От рук Эстляндской трудовой коммуны здесь погибли пять-шесть лютеранских и православных священнослужителей. На подконтрольных Коммуне территориях прекратилась религиозная жизнь.

Если мы посмотрим на историческую хронику в киноархиве, то увидим, насколько большие церкви, такие как Нарвская Александровская церковь, Нарвская городская церковь и другие, полны красных флагов и лозунгов. Если читать воспоминания современников, лидеры тогдашних эстонских большевиков произносили «пламенные» речи за кафедрой. В этих условиях, конечно, не могло быть религиозной жизни. Связь с церковными структурами представляла прямую угрозу жизни людей.

Экономическую политику Эстляндской трудовой коммуны основательно анализировали. Здесь эстонскими большевиками была сделана важная ошибка, на которую указывали даже советские историки. Они не сделали такого же хитрого рывка, как большевики в России. Они отбирают землю и отдают ее (пусть даже временно) крестьянам. Это был один из решающих моментов Гражданской войны в России.

Конечно, крестьяне не получили никакой земли, как обещала партия большевиков. Позже от них оторвали землю. Поскольку так называемые белые вообще не соглашались на компромисс, ожидалось, что их целью будет восстановление наблюдавшейся до Гражданской войны довоенной ситуации с помещиками, а также, вероятно, с самодержавием. Можно предположить, что подавляющее большинство русских офицеров были монархистами и не соглашались ни на какие уступки. Это сыграло важную роль в Гражданской войне в России.

Эстонские коммунисты в 1918-1919 годах не были согласны делать что-либо подобное. Они конфисковали земельную собственность Эстонии и пытались сделать из нее коммуны или коллективные хозяйства. В земельном вопросе видели большую ошибку. Большая часть сельскохозяйственных земель в Эстонии была сосредоточена в руках очень небольшой части населения, то есть Остзейского дворянства, но решить эту проблему не удалось. В этом виден момент, который значительно снизил поддержку Эстляндской трудовой коммуны среди сельского населения.

Мы неоднократно говорили о терроре, который развязали действовавшие в Эстляндской трудовой коммуне люди. Также вы упомянули, что и солдаты и офицеры Красной армии тоже занимались не только военными действиями. Установлена ​​ли причастность прибывших из России красноармейцев к террору в отношении мирного населения?

Да, такие эпизоды, несомненно, имели место. Следует учитывать, что основными исполнителями террора были члены Эстонских стрелковых полков, в особенности члены II Вильяндиского стрелкового полка (по старому названию города используется также Феллинский полк – прим. пер.), на базе которых сформировали различные карательные отряды, действовавшие в Тартуском и Вируском уездах. По воспоминаниям, они проводили расстрелы и казни. После ухода большевиков эстонским властям удалось выявить другие, гораздо более жестокие методы казни, которые использовались, например, для экономии пуль или из чистого садизма.

Что касается преступлений Красной армии, то такие эпизоды, несомненно, имели место. Мы должны осознавать реалии и насилие того времени, с которым общество в целом столкнулось начиная с лета 1918 года, и которое осенью было узаконено декретом советского правительства.

Оно пронизывало все общество, особенно партийные и красноармейские структуры. Мы должны учитывать, до какого состояния было доведено общество, и сколько человеческая жизнь стоила в то время. На самом деле, она ничего не стоила. У Красной армии и эстонских большевиков не было причин опасаться наказания за грабежи, убийства, изнасилования и т.д. Их обвиняли, в том числе и другие большевики, в использовании красного террора для присвоения имущества своих жертв.

 

Когда общественность узнала из газет и фотографий, что такие зверства были совершены против беззащитных и невооруженных людей в Тарту и других местах, какова была основная реакция? Какая политическая дискуссия в обществе сопутствовала этому?

Я думаю, что этим большевики и эстонские большевики окончательно вывели себя за пределы эстонской политики. Было ясно, что после этого другие партии и политические силы не смогут с ними пойти на компромисс. У нас также были, например, левые эстонские эсеры (Партия социалистов-революционеров – прим. пер.), очень близкие им, но в целом после этих преступлений на территории Эстонии большевики стали персонами нон грата.

Пресса того времени подробно и ярко освещала преступления большевиков. В газетах публиковались списки казненных и убитых; а также подробности, рассказы, свидетельства очевидцев. В то время газеты были основным каналом связи и, конечно же, 100 лет назад никакого интернета не было. Думаю, они производили на людей того времени очень глубокое впечатление.

Если попытаться сравнить, как чтили память жертв красного террора времен Освободительной войны в Эстонской Республике до Второй мировой войны и в современной, восстановившей независимость Эстонской Республике, то какие принципиальные различия мы найдем во взглядах на эту тему и дискуссии о ней?

Мы должны понимать, что после этих событий сменилось три-четыре поколения людей, в зависимости от того, как долго кто-то считает продолжительность одного поколения. Во-первых, эти события за это время теряют актуальность. Во-вторых, то, что произошло в 1940 году, и особенно в 1941 году, а затем то, что произошло после 1944 года, в разы затмило все случившееся в 1918/1919 годах.

Число жертв и доля населения, которых коснулись сталинские репрессии, были значительно выше, чем эти 2500 арестованных и более 700 убитых, которые пали жертвами Эстляндской трудовой коммуны, когда Коммуна действовала в Эстонии в течение нескольких месяцев в 1918 и 1919 годах. Масштабы совершенно разные. Прошло так много времени, и я думаю, что в обществе эти события в значительной степени забыты.

Хотя, если посмотреть (местные) газеты в Эстонии, то эти события (например, убийство Тартуской кредитной кассе, убийство в районе Палермо и т.д.) в связи со всевозможными юбилеями до сих пор вспоминаются и не забываются полностью, но, конечно, они утратили актуальность. Из своей личной практики могу сказать, что когда я еще работал в газете, после того, как выходил какой-то материал, то находились пару человек, которые говорили, что дед мне что-то рассказывал или что пострадали мои родственники. Можно сказать, что какая-то устная традиция все еще существует, по крайней мере, среди старшего поколения.

 

Как вам, как историку кажется, достаточно ли исследован террор времен Освободительной войны? Есть ли у нас возможности, чтобы еще больше углубиться, или возможные источники уже исчерпаны?

Думаю, что нет. Во-первых, вопрос возможности использования новых источников. Сегодня говорят, что каждый историк сам создает свои источники – кто что находит. Когда я смотрю на всевозможные воспоминания, тексты местных историков или краеведов, время от времени для меня все же появляется какая-то новая информация, даже если я ее отдельно не искал.

Это значит, что есть еще много чего, что можно исследовать. Одно время я также исследовал в российских архивах, это тоже возможное направление. Точно так же в латвийских архивах есть материалы, которые касаются Южной Эстонии и окрестностей Валга. Тогда я получил много важной информации, которую искал там, но многое не удалось из-за незнания латышского языка. Несомненно, здесь есть возможности для исследований. Конечно, есть и другие люди, которые занимаются этой темой.

В связи с одним из предыдущих вопросов хочу дополнить, что мне очень нравится, что эта же тема интересует исследователей и краеведов Нарвы. Сейчас в Нарве идет полемика по поводу того, где установить памятник жертвам Эстляндской трудовой коммуны. Существующий сейчас город Нарва – уже не совсем тот город, который был тогда. Тем не менее, это не оставляет равнодушным и население города, у которого нет непосредственных корней в этом месте. Для меня стало приятным сюрпризом то, что многих нарвитян интересует более ранняя история их родного города и то, что было до 1944-1945 годов, и мне очень нравится эта тенденция.

Они также обратились в Эстонский институт исторической памяти с просьбой поддержать эту инициативу. Памятник будет рядом с лютеранской церковью, в помещениях которой якобы была провозглашена Трудовая коммуна. Надеюсь, это произойдет, потому что как в маленьких, так и в больших населенных пунктах по всей Эстонии есть местные мемориалы (жертвам красного террора во время Освободительной войны – прим. ред.), а в Нарве пока нет. Надеюсь, у них получится, и они смогут поставить этот памятник если не туда, куда хотят, то куда-нибудь еще на видное место.

Здесь мы, таллиннцы, мало чем можем им помочь. Надеемся, что их инициатива принесет свои плоды. Как вы сами знаете, поскольку вы участвовали в проектах гражданского общества, если есть активный костяк, то можно горы свернуть. Если и в Нарве найдется такой костяк, то я думаю, что их усилия, наконец, могут увенчаться успехом. В любом случае, это крайне положительное начинание.

То, что эта тема, немного растворившаяся в памяти, снова возникла благодаря Нарве, на мой взгляд, еще одно доказательство того, что тема красного террора во время Освободительной войны по-прежнему интересна любителям истории. Есть еще люди, которые знают, что их родственников тогда казнили. Наша задача – говорить об этой теме и подчеркнуть, что еще до трагических событий 1940 года были люди, которые расстались с жизнью, здоровьем или имуществом из-за той же идеологии. Большое спасибо, что согласились прийти и поговорить об этом. Надеюсь, когда-нибудь мы сможем снова поговорить об этом с другой точки зрения, например, когда выйдут какие-то новые исследования на эту тему. Спасибо!

Большое спасибо за приглашение!